Иностранцы приезжают в Россию и остаются здесь жить. Парадоксально, но факт. В одном только Переславле-Залесском, маленьком древнерусском городке, обосновались в недавнее время несколько семей, вкладывающих в понятие «русский» особый смысл.
Большое видится на расстоянии – и они издалека увидели вдруг в большой России… родину. Сохранив национальные – каждый свои – черты и привычки, ощутили себя русскими.
Вот только четверо из них. Четыре портрета, четыре судьбы.
Русский голландец
Ян ден Бисен – уникальный «книжный доктор», переплётчик и реставратор старинных книг высочайшего уровня, в прошлом католический монах, поселился в Переславле полтора года назад. Выросший в крепкой верующей семье, он учился переплётному делу в стенах монастыря, который ради молитвы привык посещать вместе с родственниками с раннего детства. Юношеское хобби переросло в профессию, а образ жизни в трудах и молитвах естественно обернулся ранним – в 18 лет – постригом в монахи.
Работа с древнейшими фолиантами, скрупулёзнейшая и аккуратнейшая, к которой у Яна обнаружился редкий талант, предполагает и такое качество личности, как стремление во всём дойти до самой сути, углублённо, вдумчиво и неспешно. Именно потому католик Ян заинтересовался православием, и восточная вера открылась как более живая, более привлекательная. Познакомился с Олей – русской женщиной, медсестрой, что однажды приехала в Голландию работать, да так и осталась. Их отношения завязались на общей любви к святому Силуану Афонскому – и перешли в любовь супружескую. К тому времени Ян уже оставил монастырь, как и многие братья – после перемены настоятеля.
Обвенчались Ян с Ольгой по-православному, и вот уже в храм ездят вместе, единоверцы, и в Россию регулярно наведываются, в Оптину пустынь… Но подрос их сынок, Даниил, и стало ясно, что вырастить ребёнка в духе традиционных ценностей, живя на западе, практически невозможно.
«Он пять дней ходит в школу, а потом мы его за два выходных едва приводим в себя! – вспоминает Ольга. – Там и к учителю отношение панибратское, все как бы на равных, делают на уроках что хотят, разгуливают посреди урока, а уж какие ценности им пропагандируют, и говорить противно…»
Решили – и переехали. Город выбирали раздумчиво. Москву и прочие мегаполисы даже не рассматривали, хотелось тихой провинциальной жизни. И про Суздаль думали, и про Козельск… Но дом купили в Переславле-Залесском. Ведь именно здесь царь Пётр свою «потешную флотилию» основал, а на одном из домов Маастрихта – родного города Яна – до сих пор есть надпись на латыни: «Сюда прибыл царь Московии». Ян понял: это знак! И живёт сейчас с женой и сыном недалеко от Феодоровского монастыря, в который Пётр и сестра его, Наталья Алексеевна, немалые средства вложили. Здесь же, в Введеском храме Феодоровского, помогает священнику в алтаре и 13-летний Даниил. За него родителям сейчас куда спокойнее. И из школы мальчик приходит спокойный. «Мне в России нормально!» – пожав плечом, коротко отвечает он на вопрос. Долго разговаривать некогда – школа, храм, музыкалка… Характер папин, трудолюбие и аккуратность. А русский у Дани безупречен, это родной язык – наравне с голландским, спасибо маме.
Но земля слухами полнится, и заказы пошли уже через две недели. Неизменно спокойный и доброжелательный при особой – монашеской! – внутренней сосредоточенности Ян живёт сейчас между храмом и мастерской. По дороге его, высокого, светлого, похожего на доброго волшебника, с неизменными чётками в руках, и встречают переславцы: «Здравствуй, Ян!» Два святилища у него, два дела – молитва – и книги.
Люди русские вначале казались ему угрюмыми, не хватало улыбок, к которым в Голландии привык как к обязательной составляющей любого общения. А потом понял: Россия не угрюма, она естественна, и уж если улыбается – то от души.
Понял и полюбил – потому что сам такой.
Русский француз
А русский ли?... Жиль Вальтер – типичный француз: живой, лёгкий, остроумный и при этом деловой. Сейчас Жилю 50, а его роман с Россией начался ещё в юности, когда студент выбрал законную мирную альтернативу воинской службе и оказался во французском посольстве в Москве. Контракт кончился – а жизнь в России всё продолжается, роман перерос в глубокую любовь. Переславль же возник случайно: однажды Жиль и его жена Лика приехали сюда в гости, потом решили купить здесь летний дом, а после обнаружили, что дом нужно утеплять: времени они здесь проводят гораздо больше, чем в Москве… Возникшая же идея с кондитерской совершенно не выглядит в глазах Жиля, как и любого француза, игрой на понижение. Ведь отношение к еде у французов особое, и о своих круассанах («Не просто хорошие, а как в лучших заведениях Парижа!») Жиль говорит пламенно – как и о сложностях закупок простых качественных, без химических добавок, продуктов для своего производства. Мы говорим о белорусском сливочном масле («Только его беру, оно по старым советским ГОСТам!»), о хорошей муке («Дешёвая – самая лучшая!»), и его глаза блестят точно так же, как при разговоре о женщинах.
Женская тема возникает неминуемо – и взгляд француза потрафляет нам, россиянкам, невероятно.
«Это же очевидно, понимаешь, очевидно!.. Русская женщина – это женщина! А французская – давно уже не женщина! Как я могу относиться к существу, которое оскорбляется в ответ на мою галантность? Которое не даёт заплатить за себя в кафе, открыть перед ней дверцу автомобиля, помочь надеть пальто? Сын моего друга учится в Париже в институте, завёл роман с француженкой, и вот они разругались, когда он помог ей выйти из машины… Она оскорбилась, она начала материться! И это – женщина?»
Русский мир оказался Жилю точно по мерке. Мир, где статус не играет решающего значения в отношениях – в отличие от мира западного, где тебя и встречают и провожают по одёжке. И не случайно кондитерская «La Foret» стала в Переславле своеобразным клубом поэтов, художников, философов и прочих свободомыслящих людей всех мастей. Здесь проводятся концерты, здесь ряды потрёпанных книг – бери с полки, читай!..
Жиль до сих пор видит сны о детстве – эльзасские, и думает всю жизнь по-французски, но ностальгии, как он признался, не испытывает.
«В сегодняшнем мире только в России человек может быть свободным. Тебя не задушат налоги. Тебя примут таким, каков ты есть…»
На прямой вопрос об отличительной черте русских Жиль отвечает не сразу, задумывается. А затем произносит: «Открытость и честность».
Русский швейцарец
Беньямин Форстер смеётся: «Наверное, аист сбился с пути, перепутал страну: я должен был родиться в России!» Да и выглядит он так, что на роль былинного богатыря без кастинга возьмут: синеглазый, двухметровый, кудрявый, по-свойски улыбающийся чуть ли не каждому… Могучий и добрый, очень русский.
Беньямин родился в Цюрихе, но самые близкие друзья у него были дети русских эмигрантов. В Россию влюбился с первого же посещения, когда в 1996 году ненадолго приехал в Переславль. Женился на русской девушке. Правда, брак через некоторое время обернулся трагикомически: после развода Беньямин поменялся с матерью своих детей странами. Года полтора ещё помотался между двумя мирами – и с 2010-го осел в России окончательно. Было сложно: совсем один, не зная толком языка, имея всего 4 тысячи долларов, он – маляр по специальности – перебивался разовыми шабашками и учил, учил, учил язык. И однажды пришла идея заняться пчеловодством. С нуля, с четырёх самодельных ульев. С помощью расхожих пособий в интернете.
Беньямин понял, что, во-первых, Ярославская область – рай для пасечника. Луга экологически чистого разнотравья – в Швейцарии об этом и не мечтать. А во-вторых – правильный мёд здесь практически не делают. Потому как обрабатывают ульи пестицидами, в то время как вся Европа давно перешла на муравьиную кислоту и прочие природные снадобья, необходимые для здоровья пчёл, и нисколько при этом не ухудшающие качество мёда. Да и сами ульи Беньмин делает из дерева – в то время как в России популярны дешёвые пенопластовые образцы.
Взявшись за дело с тщательностью швейцарского часовщика, Форстер преуспел очень скоро. Мёд продаёт через интернет, пчелиных семей уже несколько десятков, проводит мастер-классы… У него дружная семья: вторая жена, красавица Екатерина, родила ему сына. И дом – полная если не чаша, то чашечка: своё хозяйство, отдельное помещение под мастерскую, мохнатые яркие куры немецкой породы, бассейн для малыша… Но бизнесменом хозяин себя не чувствует, вообще слово «бизнес» не в его вкусе.
«Бизнес – это про деньги, а я своих пчёл люблю».
«Жить по-настоящему я могу только в России. Никаких сомнений нет!»
Русский американец
Джейсон Кембэлл появился в Переславле-Залесском полтора года назад, снял домик в центре города и купил другой, требующий доработки, на окраине – и сразу оказался в перекрестье вопросов любопытных горожан. Почему один воспитывает трёх дочек? А где их мама? А зачем приехали к нам из Северной Каролины? А почему девчонки – ни слова по-русски, почему в школу местную папа не отдал?..
Скрывать Джейсону нечего, да вот понять истинный смысл его непростого пути дано не каждому. Сын обеспеченных родителей, гуляка-парень был отправлен когда-то в Самару, на воспитание к тёте и дяде – протестантским миссионерам. Одновременно со Христом открылась ему и Россия.
«Это не было синдромом золотых куполов, это другое… Меня влекло нечто большее. Впервые я понял, что мои представления о свободе были ложными, что я был заключённым системы. С удивлением я наблюдал, как люди в России ведут себя порою самым нелепым образом, но окружающие воспринимают их спокойно. Здесь у каждого есть неоспоримое право быть собой… Здесь не нужно ничего никому доказывать! Тебя примут любым. Я понял, каким же я был напряжённым в Америке».
Дальше – больше. Вернувшись в Штаты, получил теологическое образование в протестантском университете, но и этого оказалось мало – через знакомство с трудами Серафима Роуза, через Достоевского пришёл к православию. Говоря о красоте, которая спасёт мир, Джейсон имеет в виду вовсе не русские берёзы – ведь водопады Северной Каролины ничуть не уступают им в великолепии. Он говорит о красоте души, в которой свет Божий… Пережив семейную трагедию, жертвой которой стала любимая жена, внезапно настигнутая тяжёлой психической болезнью, ощутив всю глубину ответственности за трёх настрадавшихся от потери мамы дочек, он решил увезти их в страну красоты настоящей, живой и духовной.
«Конечно, сейчас в России жизнь изменилась, даже в бытовом смысле она вполне удобна, но всё же намного сложнее, чем на Западе. И это хорошо, это очень полезно для души. Даже сам климат, эти морозные зимы… Реальность, а не постоянный привычный комфорт, возведённый в культ. Однажды у нас кончился газ, а на улице минус 25, проснулись ночью – такой холод! Мы с дочками растопили печь, получилось…
Он сжёг за собой все мосты. Продал в Америке бизнес и дом. И даже родной отец его не понял… Но он счастлив теперь – начиная всё с нуля под русским небом голубым.
Осенью прошлого года Джейсон обзавёлся собственной мастерской. Попробовал сделать печатную икону сам, от начала до конца: скачав из интернета любимый образ, скорректировал его на компьютере, вывел на печать, наклеил холст на деревянную поверхность… Дело на поток не поставлено, но, если плодами трудов русского американца заинтересуются конкретные епископы или игумены монастырей, он будет, конечно, рад. Хотя в дальнейшем Джейсон собирается мастерить мебель.
«Может быть, церковную утварь. Служа Богу, человек должен стоять обеими ногами на земле…»
Русская земля щедрая. Не только родит обильно, но и привечает – своих. Даже если родились они в далёком-далеке. Своих – не отторнет.
