Зоя Николаевна приходит на Леонтьевское кладбище часто. Здесь похоронен ее отец - политический заключенный, реабилитированный в конце 80-х. Она приходит сюда вспомнить свою семью, помолиться и поставить свечку в память обо всех невинно убиенных, униженных, растоптанных бесчеловечным режимом.
"Больше мы не увидимся..."
Зоя Николаевна, как и многие люди ее поколения, к памяти относится бережно. Поэтому 30 октября для нее - особая дата. В этом году, чтобы не пропустить церковную службу и митинг в память о жертвах политических репрессий, она ходила на кладбище три дня подряд. И в понедельник пришла задолго до начала. Ей есть о ком помолчать у скромной розовой плиты.
"Папу забрали 25 ноября 1937 года, - рассказывает Зоя Николаевна. - Мне было тогда десять лет. Я помню, как мама его собирала, как белье укладывала. На прощание сказала ему: "Николай, больше мы с тобой не увидимся". Так и вышло..."
Жену осужденного по 58-й "политической" статье учителя биологии и директора смоленской школы Николая Барцевича сразу попросили освободить казенную квартиру. С двумя дочками, беременная третьим ребенком женщина отправилась в деревню к родственникам, согласившимся приютить их. В январе 1938 года родился сын Юра. Уже через полгода единственная кормилица семьи пошла работать - в Белоруссию, за 35 км от дома. Но вскоре рассудок бедной женщины не выдержал горя и тягот.
333-й
"Мама меня и братишку взяла и пошла к реке, - сквозь слезы вспоминает Зоя Николаевна. - Я на берегу осталась, а она с Юрой на руках стала заходить в воду. По грудь зашла, и тут ей какая-то женщина крикнула: "Что вы делаете!" Мама опомнилась, вышла и пошла на работу. А потом ее отвезли в Могилев в психиатрическую больницу... Говорят, в 1941 году, когда немцы наступали, всех душевнобольных, чтобы не везти в эвакуацию, отравили уколами. Мама умерла".
Все годы войны дети Барцевичей мыкались у родственников. Юру пришлось отдать в детский дом, старшая сестра осталась учиться в Белоруссии. В 1946-м отец, выйдя из Волголага, поселился с Зоей в Рыбинске. А в 1951-м его снова забрали и отправили в Красноярск. А Зоя осталась.
"С 51-го здесь и живу, - говорит ярославна поневоле. - Закончила педучилище, четверть века в детском саду проработала. Папа в это время трудился в Красноярском крае плотником. Активный был! Его там даже депутатом избирали. В 1984 году приехал ко мне и уже здесь через восемь лет умер. Девяносто лет прожил! А реабилитации мы добились при его жизни. У него и книжечка была с номером. Он стал 333-м реабилитированным в Ярославской области".
Чтобы не повторилось
Люди, пришедшие к памятнику репрессированным, в подавляющем большинстве верующие - без веры в то жуткое время им было не выжить. Обращение "товарищи", неосторожно сказанное кем-то из выступавших, многие воспринимают как оскорбление. Просить о льготах и помощи не любят. Видимо, с ранних лет усвоили, что им - "врагам народа" и детям "врагов" - всего нужно добиваться самим и как можно меньше зависеть от властей.
Их мало. Из двадцати двух тысяч невинно осужденных (кто на лагеря, кто на смерть) в области осталось в живых всего 150 человек. Остались их дети, но им уже за 60. А молодежь, если и знает о репрессированных родственниках, почти не интересуется подробностями.
Но те, кто жив, помнят. Они помнят и черную глухоту несправедливости, и лишения, и выстраданную радость реабилитации. Они очень не хотят, чтобы то зло, с которым им пришлось столкнуться, повторилось. Ради этого они пришли к блеклой розовой плите и зажгли тонкие свечи. Они сделали это, чтобы напомнить нам, беспамятным: будьте людьми! Что бы ни случилось, не теряйте человеческого достоинства! Чтобы не повторился этот ужас предательства и забвения.
Путешествие к Матроне Московской (часть 2) 
Многодетная мама с тройняшками живёт только на детские пособия 
«Храм – моё дитя». Деревенская бабушка сама построила и содержит церковь