"Люди всегда недовольны настоящим и, по опыту, имея мало надежды на будущее, украшают невозвратимое минувшее всеми цветами своего воображения", - заметил когда-то проницательный автор "Истории села Горюхина". Сказано давно, а как будто сегодня. Вот уже и советские десятилетия представляются баснословными временами. Чудом избежавшие погибели в катаклизмах недавнего российского реформаторства старики с ностальгической теплотой вспоминают золотой век отеческой государственной опеки от колыбели до могилы, а их малосведущие внуки почтительно внимают былинам и преданиям о существовавшей некогда могучей и процветающей державе, которую все уважали, потому что до смерти боялись. Портреты усатого вождя как символа ушедшей благодати стали непременным украшением любого протестного уличного действа. Недавно по центру Ярославля носили даже целый бюcт. Под умный говор сказки чудной как-то забылось, что жить в воинственной империи было порой просто невыносимо.
В колхозе жизни нет
После войны все ожидали перемен к лучшему. В деревне широко распространились слухи о грядущей ликвидации колхозов в благодарность за пережитые муки и понесенные жертвы. Молва уверяла, что в Москве уже создана специальная комиссия и даже подписан указ, только еще не обнародован. Большинство не верило, что Сталин добровольно покончит с изобретенной им колхозной каторгой, но полагало, что его могут к этому принудить. В качестве народного заступника и обличителя вождя поначалу фигурировал маршал Жуков. На заседании правительства в Кремле Жуков заявил Сталину: "Вы обещали после войны распустить все колхозы, открыть церкви, а ничего не сделали". После изгнания маршала из столицы и понижения в должности большие надежды возложили на бывших союзников: "В Америке говорят, что уже решили распустить все колхозы в СССР"; "В Сан-Франциско Молотов сначала отказался ликвидировать колхозы, а потом вернулся и согласился, и американцы теперь будут проверять с самолета, верно ли, что колхозы распущены".
В колхозе жизни нет - этот печальный вывод постоянно звучал в крестьянских разговорах и отражал реальное положение дел в послевоенной деревне. Колхозы превратились в зону тяжкого, подневольного и неоплачиваемого труда. Один ярославский председатель на совещании в райисполкоме так и заявил: "Никакой разницы между условиями жизни в нашем колхозе и условиями жизни заключенного в лагере я не вижу". Примитивная агротехника, низкая урожайность и ревущий от голода скот стали общим уделом. Любые климатические невзгоды грозили доведенному до убожества сельскому хозяйству большими потрясениями.
Осенний марафон
Лето 1946 года в ряде областей России, на Украине и в Молдавии выдалось засушливым. В Сибири урожай вырос хороший, но и его из-за проливных дождей и нехватки техники и горючего до снега убрать не успели. Валовые сборы зерновых сократились на 15%, а государственные заготовки хлеба - на 12. Само по себе смертельной угрозы это не представляло. До масштабов всенародного бедствия ситуацию довело сталинское руководство.
16 сентября все газеты напечатали "Сообщение Совета Министров СССР и ЦК ВКП(б) об увеличении пайковых цен на продукты питания и снижении коммерческих цен на продукты и промышленные товары". Цены пайкового хлеба выросли в три раза, а в коммерческих магазинах снизились всего на 10% и оставались недоступными большинству. Одновременно закрытым постановлением правительства и ЦК всем министерствам и ведомствам, предприятиям и учреждениям запрещалось какое бы то ни было повышение заработной платы и норм снабжения.
Денег теперь не хватало даже на то, чтобы выкупить продукты по карточкам. Реагировали эмоционально, особенно женщины. В Ярославле работница завода синтетического каучука прямо в цехе собрала митинг и выкрикивала: "Скоро все по миру пойдем и с голоду подохнем". На шинном заводе состоялся примечательный диалог рабочего с секретарем парткома. "Раньше воровали немного, а теперь будем много". - "Так ведь тебя посадят!" - "Ну и х... с ним, что посадят, хоть кормить будут бесплатно". Вахтер кордной фабрики на следующий день после повышения цен вывесила на проходной свои августовские продуктовые карточки и прилепила записку "Налетай - подешевело". В беседах и на собраниях спрашивали, не означает ли это новую войну. И уж совсем не могли понять, почему правительство в таких условиях оказывает продовольственную помощь другим странам, в том числе Франции и Финляндии.
Спустя десять дней после повышения пайковых цен кремлевское начальство преподнесло новый сюрприз - постановление "Об экономии в расходовании хлеба". С 1 октября значительно сокращалось число людей, получавших хлеб по карточкам, и снижались нормы выдачи. С пайкового снабжения сняли почти все сельское население: работников совхозов, МТС, предприятий местной промышленности и учреждений культуры - всего 23 млн. человек. В городах лишили карточек 3,5 млн., в основном взрослых иждивенцев. Начали сокращать коммерческую торговлю и повсеместно ухудшили качество выпекаемого хлеба, установив 18 октября специальным правительственным решением "норму примеси" - 25% для Москвы и Ленинграда, 40% для всех остальных.
Продовольственные трудности в городах казались детским сном по сравнению с тем, что переживала осенью 1946 года колхозная деревня. Еще до начала заготовительной кампании увеличили налог на личное крестьянское хозяйство - сразу вдвое. Колхозам навязали дополнительные сверхплановые хлебозаготовки и увеличили натуроплату за работу МТС.
В колхозы заслали погонял - уполномоченных по заготовкам. В деревне их называли "упал-намоченными", поскольку для поддержания угасающих сил они часто прибегали к чудодейственному национальному напитку. Дважды - 27 июля и 25 октября - Совмин и ЦК ВКП(б) принимали грозные постановления об обеспечении сохранности хлеба, недопущении его разбазаривания и хищения. В соответствии с ними председателей, пытавшихся выдать колхозникам хоть что-нибудь, судили и сажали как саботажников. Сами колхозные руководители шутили: "Председатель что репка: или весной посадят, или осенью уберут". В результате общих усилий из колхозных амбаров выгребли почти все, не оставив зерна ни на оплату трудодней, ни на будущий весенний сев.
Тем и завершился осенний заготовительный марафон. Впереди ждала суровая зима.
Просим насытить изголодавшиеся желудки народов
В начале февраля 1947 года состоялись выборы в Верховный Совет РСФСР. На всех избирательных участках Ярославской области в ящиках для голосования обнаружилось множество записок и надписей на бюллетенях одинакового содержания: "Голосую голодная, дайте хлеба"; "Дайте хлеба. Выдайте детям карточки"; "Просим насытить изголодавшиеся желудки народов. Так дальше жить нельзя!"; "Прежде чем спрашивать голос, накормите хоть раз досыта". Другие темы людей не интересовали.
Если в городах рабочие и служащий люд что-то получали по карточкам, могли прикупить в коммерческих магазинах и на рынке, подкормиться в столовых на предприятиях, то колхозники остались с "пустыми палочками" неоплаченных трудодней и жалкой частью урожая личных подворий, которую государство не сумело отнять. Питались хлебным суррогатом из клевера, травы-кислянки и льняной мякины с примесью муки. Пекли лепешки-"тошнотики" из перемороженного картофеля. Голод в январе - марте 1947 года стал повсеместным явлением.
Сам факт голода властями тщательно скрывался. Врачам попросту запретили упоминать дистрофию в качестве причины смерти. Сведения о масштабах и последствиях голода в Ярославской области, которая, кстати, относилась к числу относительно благополучных, можно обнаружить только в сугубо секретных материалах служебной переписки обкома с управлениями внутренних дел и государственной безопасности. Из них следует, что в первом квартале 1947 года общая смертность населения выросла на 43%, а детская - на 60. Естественный прирост сократился более чем в два раза, началась убыль сельского населения. Из ста родившихся детей 15 умирало, не дожив до года, а в Рыбинске и Тутаеве младенцев до года умирало более 30. Заведующий областным отделом здравоохранения докладывал в обком: "За последние три-четыре месяца смертность от дистрофии резко возросла. Более половины терапевтических коек занято дистрофиками, смертность среди них достигает 25%". Убедительно выглядел и вывод главного областного эскулапа: "Только коренное улучшение продовольственного снабжения в состоянии ликвидировать эту причину смерти, особенно в сельской местности".
Насытить желудки народов колхозный строй не смог. Зато вдоволь кормили обещаниями скорого процветания, увлекательными "сталинскими планами преобразования природы" в плакатном исполнении, многостраничными романами о колхозных председателях - кавалерах Золотой Звезды, у которых на полях колосится пшеница до неба, а на пастбищах гуляют тучные стада, и художественными киносказками. Полезно напомнить, что, когда режиссер Иван Пырьев снимал знаменитый фильм "Кубанские казаки", живописующий колхозное изобилие, роль овощей и фруктов исполняли у него картонные муляжи. Боялся, что натуральным продуктам голодные актеры до съемок дожить не дадут.
Фермер Владимир Кирсанов: «Страну приучили к торговле и отучили что-либо производить» 
«Мы заелись». Экономист о том, как ярославцам «выплывать» из кризиса 
Вот такое кино (08.04.2008) 
«Седьмой сын» Антона Кокарева. Рыбинский художник работает в Голливуде 
«С голоду не пропадём». Ярославский фермер - о жизни и работе в деревне